post-title

Мелодия Огинского

В прошлое воскресенье дети подвергли его испытанию. «Мы проверим твой музыкальный вкус. Выслушай, что мы играем, а потом напиши свои мысли», - сказали они. Он должен был написать свои впечатления, навеянные мелодиями, которые они ему сыграют по очереди.

 

Конечно же, выслушав в их исполнении за пару часов множество музыкальных отрывков, было бы невозможно погрузиться в каждый из них, поэтому он с самого начала сказал, что, то, что он напишет, не полностью отразит мысли и чувства, которые в нем пробудила музыка.

«Хорошо!», - согласились они. По их словам, у них тоже были такие «тесты», и «ответы» вышли очень смешными.    

***

Шведская протестантская церковь Бурсерида в городке с населением около тысячи человек, является самой древней среди многочисленных церквей, расположенных в соседних деревнях и городах. Фундамент церкви был заложен в  1752 году, а ее бронзовый колокол был и того старше, по крайней мере, так гласила дата на нем: 1691.

Крест, построенной на возвышенности церкви, был виден со всех сторон села. Окруженный с четырех сторон кладбищем, этот Божий дом напоминал Акрополь, уголок, отличающийся от остального мира. Вокруг могил были посажены разные цветы. Как будто бы хозяева могил соревновались друг с другом в выращивании цветов. На простых надгробиях были написаны имена умерших, даты рождения и смерти. Ближе к церкви были древние могилы, а подальше от церкви могилы «молодели». 

Посаженные цветы и зажженные свечи на могилах тех, кто умер сорок, пятьдесят и даже семьдесят лет назад, показывали, что есть еще те, кто их помнит и навещает.

Во всем мире кладбища служат зеркалом обычаев, мировоззрения и культуры местного населения. Надписи на могильных камнях показывают насколько долгой или короткой была их жизнь. Эта северная страна - страна долгожителей. В среднем тут живут восемьдесят лет. 

Единственно, что здесь казалось ему родным – дубовые деревья. Один из таких дубов, шишки, которых он в детстве называл «стакан-с-блюдцем», вырос у изголовья могилы деда. Пока взрослые молились, он собирал в карманы желуди. Каждый раз, приходя в церковь, он вспоминал, оставшееся далеко во времени и пространстве детство, и его посещало странное чувство, что он, переносясь на крыльях воспоминаний, навещал деда, покоившегося в теплой южной стране… 

В церкви были две входные двери. Боковая дверь всегда открыта. А парадная дверь открывалась только по большим религиозным церемониям. Помимо отпеваний тут проводились и венчания, и церковь заранее украшалась, соответственно поводу. Древний колокол и множество исторических экспонатов хранились в прихожей. Здесь же деревянная лестница из пятнадцати ступеней, ведущая на второй этаж. Ступени вели на внутренний балкон, где располагался церковный орган, и к колоколу. Посетители проходят в основной зал, через эту комнату.

У входа в молельный зал, в первых рядах были собраны подушечки  для сидения  в холодное время, а также различные детские игрушки. На полках на стене стояло свыше 200 экземпляров Библии в красных переплетах. Справа и слева в зале были расположены рядами семнадцать скамей, на каждой спокойно могли сидеть восемь человек. Зал был тридцать метров в длину, десять в ширину и семь в высоту. Из трех больших окон  с каждой стороны в зал поступал свет, когда света было мало, зажигались свечи в крупных подсвечниках, находящихся справа и слева по бокам окон.

Под занимающим пространство почти в десять шагов у входа внутренним крыльцом вмонтирован орган церкви. Ему очень нравилась органная церковная музыка, поэтому он посещал большинство служб и, по обыкновению, слушал, сидя в задних рядах.  

После рядов скамей, напоминавших зрительный зал,за прикрепленными к полу в стиле зрительного зала сидений начинался похожий на сцену подиум, на котором была  кафедра, где пастор читал проповеди, отделанный железом и похожий на таз круглый тяжелый камень, где крестили младенцев, круглый подсвечник-глобус, сделанный из металлических прутьев, с одной большой свечой посередине и двадцатью шестью маленькими свечками вокруг. Верующие после молитвы зажигали свечу и ставили в одну из выемок.

На боковой стене висела таблица с номерами стихов Евангелия: их читают во время службы. Все входящие в зал брали с полок священную книгу, находили читаемые строки, молились вместе с пастором, слушали органную музыку и присоединялись к церковному хору. Настенные горящие свечи и сумеречный свет свисающей с высокого потолка церкви люстры создавали особый фон во время богослужения. 

 

На основной стене зала большое изображение распятого Иисуса. На этой картине, созданной более двух сотен лет тому назад, изображены также разбойники, распятые вместе с Иисусом, Дева Мария, лежащая без сознания у его ног, Понтий Пилат, восседающий на коне, последователи  Иисуса с выражением ужаса на лицах. Перила в виде полукруга перед картиной отделяют эту часть от зала.

В этом пустом пространстве располагается кафедра с восьмью деревянными ступенями. На ограде кафедры  были изображены христианские святые. Это самая древняя часть церкви. Хотя молитвы написаны на латинском, дата изображена арабскими цифрами – 1632. Видимо, кафедру привезли сюда готовой из другой церкви.

Среди этой древности, единственный современный предмет – пианино под кафедрой. Но и оно тут не  кажется чужим, как будто божественная рука пристроила его сюда. Пианино выглядело невинным, как юная монахиня, посвятившая себя служению Богу.  

По приезде в деревню, он первым делом принялся искать пианино для детей. Они месяцами не видели инструмента, забывали и теряли навыки игры. Пастор с удовольствием разрешил играть в любое время, когда нет служб. И они каждый день приходили сюда и играли часами, вспоминая старое, начиная новые произведения, как будто готовились к большому концерту.

***
Они не назвали ни произведения, ни их авторов. Он выслушал, и начал коротко записывать впечатления, которые каждое из них у него вызвало. Мелодии были ему знакомы, много раз слышанные. Но сейчас, нужно было не просто слушать музыку, а прожить ее, чтобы описать чувства, вызванные ею…

В окне виднелись цветущее маленькое  церковное кладбище, деревушка с домами, выстроившимися в такие же аккуратные ряды, как могилы, лес на пригорке, тень которого падала на озеро - детство, юность, прожитые годы, один за другим, проходили перед ним как кадры  киноленты. У дома его деда, где он провел детство, поднимаясь вдоль лестницы на балкон, цвела груша,  ее белые лепестки дрожали от утреннего ветерка, и были свидетелями его первых любовных переживаний, которые вместо длинного романа можно было уместить в одно слово. Он видел влюбленного провинциального молодого человека, который сойдя с утреннего поезда на столичном вокзале, гулял с любимой весь день по улицам города, согревая покрытые опавшими листьями сиденья скамеек в парке, слушая шепот морских волн на приморском бульваре, прячась вечерами от света ламп, стоя в темноте лицом к лицу, а потом провожавшего вагон метро взглядом полным  невинной грусти и боли прощания.

Самая неприступная граница в этом мире ни колючая проволока, ни толстые стены, а прозрачное оконное стекло. Смотреть через окно, видеть и не иметь возможности попасть туда, куда хочешь, это особенная мука. Так и жизнь чужестранца в чужой стране, остается за таким стеклом. В увиденном тобой новом мире, ты и есть, но в то же время тебя нет. Чтобы ты ни делал, между тобой и этим миром остается прозрачное стекло, так же как и слой тоски между воспоминаниями. И как бы ты не хотел, не сможешь переступить эту границу.

Человек, живущий на чужбине, как покрытый ржавчиной запасной путь железной дороги, по которому не ходят поезда…

Человек – подтверждение времени. Без человека нет времени! Исполняемая музыка уносила  его туда в то место и время, которое он хотел, и сводила его с теми, с кем он хотел увидеться. То, погружала в дебри прошлого, то на крыльях надежды отправляла в будущее. И среди этих мгновений не было настоящего, только тоска по прошлому и мечты о будущем.

Как только дети закончили играть, они взяли у него из рук тетрадь и начали читать, что он написал. И читая, смеялись до потери сознания. Если бы кто-то смотрел со стороны, сказал бы, что дети над ним смеются. Но что их так развеселило? Они не поняли, что он написал? 

...Детям взрослые, которые не могут что-то объяснить, кажутся смешными! 

Дети в ряд записали произведения, которые они играли, вместе с его записями. Один диктовал, а другой записывал. А потом, протянули ему тетрадь со словами «Посмотри, как получилось». В тетради было написано:

•  «Волнующий миг, когда поезд, путешествующий в выбранное Время, прибывает к месту назначения» - Мишель Легран «Шербургские зонтики»;
• «Обида соседской девочки – колышущаяся тюль в окне» - Стив Вандер “I just called to say: I love you” ; (“Я позвонил сказать, что люблю тебя”)
• “Стучишься, стучишься, стучишься в двери детства, но…не открывают»- Тото Кутуньо “Soli”;
• «Интересно, она получила мое сообщение? Прочитала? Ответит!.. ли?..» –  Пьер Башле, “Эммануэль”;
•  Говорит «прощай!» мелькнувший в окне поезда силуэт уходящего счастья» - Джо Дассен  “Salut”;
• «Бег с высоты Учмых в Шуше в сторону Чыдыр Дюзю, как будто падая в глубокую бездну, как в объятья матери, ощутить счастье полета птицей в небе Родины» – Демис Руссос “Сувенир”;
• «Эхо воспоминаний капель дождя, танцующих по ночной крыше»– Фредерик Шопен «Весна op. 74 № 2»;
• «Мечта никогда не достигших берега волн разбиться о скалы» – Иоганн Себастьян Бах, «Прелюдия»;
• «Ветерок от крыльев пары бабочек, танцующих в солнечном свете» - Иоганн Штраус, «Вальс Голубой Дунай»;
• «Попытка распутать клубок мыслей» - Мориц Мошковский, «Этюд op.72 № 2»;
• «Игра в прятки шаловливыми глазками» – Вольфанг Амадей Моцарт, Соната номер 26. C-Dur”;
• «Снова не смог сказать» – Вагиф Мустафазаде отрывок из «Баяты Шираз»;
• «…» – Михаил Огинский, «Прощание с Родиной»;
• «Страх потери последней надежды…» – Франс Шуберт, «Экспромт 12»;
• “Дрожащие пальцы соседки Евы, сажающей цветы на могиле умершего 53 года назад мужа». Томазо Альбинони, «Адажио»;
• “Взгляд на бумажный кораблик, который ты спустил на воду» - Феликс Мендельсон, «Песни без слов Op.30 № 6».

Несколько раз перечитав, он вернул тетрадь, то, что развеселило детей, его наоборот опечалило.

В тот день, когда он, сидя у церковного окна, в которое бил дождь, слушал музыку, его взволновала только одна мелодия – та, в списке, где он вместо слов поставил многоточие, та, о которой дети спросили, «А тут ты почему ничего не написал?», а он не смог ответить.  

Та мелодия, что вывернула ему сердце наизнанку. Как рентгеновский аппарат, просветившая все самые темные уголки его сердца. И сейчас был виден каждый мелкий корешок его жгучей боли. Выросшее много лет тому назад Древо боли не высохло, оно пустило корни в самые глубинные слои сердца, оно было покрыто пожухлыми листьями. Рядом с желтеющей тоской, были и почки печали.   

Когда они выходили из церкви, он нацарапал пальцем пару слов на запотевшем от дыхания оконном стекле: «Песня тоски». Это был след, оставленный на окне вздохом души, вызванным мелодией, в ответ на которую он поставил в тетради многоточие.

***
На улице шел дождь. Хоть и был день, было темно. Он возвращался в деревню. Направляясь в «светлую жизнь», созданную в «темной стране» хладнокровными жителями севера. Он еле шел, в ушах звучала мелодия Огинского, в голове были мысли о солнечной родине, превращенной в страну тьмы, а в сердце распускалась листьями печали  Боль.  

Идущие навстречу люди с интересом смотрели на этого человека, с выскальзывающим из рук зонтом, во рту у него была промокшая и погасшая сигарета, его лицо напоминало лик Иисуса на распятии. Как будто по улице шел каменный памятник. Он не чувствовал холодных капель дождя. Дождь омывал его душу, утрамбовывал растущие там камни, утолял жажду дерева Боли, поливая его.

Дети, бегущие впереди него, счастливо играли под дождем. Они уже не смеялись над отцом, они все забыли и погрузились в свой мир…

...А в воздухе был странный  фейерверк. Свет фонарей, отражаясь в каплях дождя, превратился в стрелы и разлетелся на тысячи частей. Один крупный огонек, рассекаясь на миллионы частиц летел в небо. Как будто блеск одного фонаря собирался осветить все небо.

 

Вахид Гази

vahidqazi.wordpress.com

 

Yuxarı