На Госкиностудии «Азербайджанфильм» будут проводиться капитальные ремонтные работы
В настоящее время в связи с ремонтными работами с рядом компаний …
Умные люди говорят, что историю нельзя смешивать с мифом, потому как мифы являются продуктами фантазии. Вот и место их среди «фантастических универсалий». Что даже образы, сюжеты, да и сам язык древней литературы – язык ирреальный, фантастический, мало соотносимый с истинной сутью вещей и событий.
А столь блистательный ум, как Джамбаттиста Вико вообще считал «древних поэтов – поэтами-теологами, обладавших высокой восприимчивостью и богатейшей фантазией, но совершенно лишённых способности к суждению, а потому сочинявшими мифы о богах». Умы, не менее сведущие, утверждают обратное: что, напротив, реальный мир творится разумом, энергией и волей людей, и значит и в их мифологическом сознании отражены вполне реальные мотивы и представления. В этом варианте, древние мифы о мужчинах и женщинах несут в себе содержание, определённым образом повествующее о конкретных исторических судьбах, личностях, фактах, морали и нормах того времени, а мифы, связанные с высшими, божественными силами – столь же определённым образом выявляют диалектику и взаимосвязь исторического развития и процессов. И тогда научный анализ мифов позволит более ясно и подробно представить историческую картину разных стран и народов, которые мифы эти создавали, хранили и передавали из поколения в поколение. Хотя по мне, миф – это нечто вроде музыки, Корана или Библии, где ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть, не перепроверить чисто научным, опытным образом, где возможный путь обнаружения чего-то – пусть экспрессии, экзистенции и даже прозрения. В мифе, как и в музыке, человек, пережив, пройдя через многие пограничные испытания и крайности, обретает и некое откровение, и частичку самого себя.
Однако всё это – общие, так сказать, рассуждения и постулирования для понимания и уяснения роли и значения мифа в реально существующем мире. Мы же более склонны к частному, собственному мифовидению (или мифоведению), мы нашли и здесь свою индивидуально-национальную, отличную от общей мифологическую и мифотворческую стезю. С использованием, правда, элементов первого и второго подходов.
Для создания и осмысления мифа, если речь идёт о герое, необходима хотя бы его смерть и хотя бы некоторое время после его кончины; если же миф складывается на основе какого-то явления или события, то здесь требуется историческая дистанция ещё более длительная и протяжённая. Но мы в деле мгновенного создания и мгновенного осознания мифа – впереди планеты всей. Наши мифы возникают ещё при жизни героя или едва-едва герой наш отошёл к праотцам – и не важно: правитель ли он, денежный мешок, лидер политдвижения или музыкант, выполняющий своё «высокое предназначение» по большей части на свадьбах и корпоративных вечеринках. Наш миф о нём уже создан, уже принят за единственную достоверность, и мы тотчас же пытаемся осуществить сию мифологическую экспансию, желая распространить «единственную достоверность» по миру. Однако мир нам не то чтобы не верит или сопротивляется, мир нас не то чтобы не принимает или пытается не замечать, нет, просто миф наш, в большинстве своём, прочему миру неинтересен, просто прочий мир не видит в нём ничего такого, что бы могло хоть мало-мальски что-то в нём стронуть, перевернуть, заставить призадуматься, переоценить, взять на вооружении или застыть в изумлённом оцепенении восторга.
Наш миф, на поверку, оказывается, каким-то хилым, тощим и сотканным из чего-то примитивного и келейного. Герой наш, или событие, в нашей культуре случившиеся и сразу же нами мифологизированные, лишь только выходят за наши пределы и воочию предстают перед прочим миром, как достаточно быстро выявляют свою пустоту или провинциальность. Здесь бы самое время задаться вопросом: до каких пор мы будем продолжать думать, что в мире никто о нас ничего не догадывается? и с какого момента мир начинает думать о нас, что о чём-то таком мы в себе никогда не догадаемся? Увы, вместо этого, мы находим иной выход, мы создаём, возможно, самую «уникальную» модель мифа: миф для внутри-регионального и внутри-территориального пользования. Миф, с вашего позволения, локального предназначения. И вот такой-то миф – миф, который ничего не знает о трансцендентности, миф, утерявший с ней какие-либо связи и отношения – только и может возомнить себя безусловным и непогрешимым.
Расскажу о двух из этих мифов. Понятно, что речь здесь не о титанах типа Низами, но о положении вещей в нашей теперешней культурной действительности. Так, например, один из наших мифов заключается в том, что в современном мире наша культура недооценена, не раскручена и со всех сторон игнорируется. Отсюда – поза обиженного и непонятого, отсюда – немеренность ничем не подкреплённых амбиций, отсюда – ещё большее самозамыкание на себе и своей непризнанной исключительности. Вот уж миф – всем мифам миф!
В наше время миры не существуют параллельно, изолированно, ныне миры перекрещиваются, пересекаются и даже идентифицируются. Просто нам пока, по большому счёту, в искусстве нечего представить прочему миру, мы пока мир этот – далеко от нас вперёд ушедший и занимающийся вещами, до которых, скажем честно, мы элементарно недоросли и больше имитируем интерес к этим вещам и явлениям, нежели что-то в них понимаем – только-только пытаемся догнать и понять суть в нём происходящего. Причём, я не сомневаюсь, и догоним, и поймём и внесём, обязательно внесём свою немалую лепту. Сейчас же, чем больше мы будем культивировать миф о нашей не признанности и недооценённости, чем больше в нас будет мифологического недовольства прочим миром, тем сильнее мы будем отставать и впадать в непролазную гремучесть. Пора, наконец, понять: не мы нужны миру, но мир прямо-таки необходим нам. От нашего в нём отсутствие ничего в мире кардинально не пострадает, наказать мир придумыванием собственного мифа о нашей не признанности – нам не дано. С таким же успехом, можно пытаться наказать Эверест, забрасывая его снежками, или наказать ливень, поливая его водой из шланга. К счастью, подобным абсурдом нам заниматься ни к чему, потому как мы ещё не в том окончательном состоянии, когда однажды на утро, пробудившись от мифа, вдруг понимаешь, что отшибло не только память и, значит, заново придётся вспоминать имена, даты, лица, но заново придётся учиться ходить, говорить и общаться. У нас есть, есть те, кого реально, кого действительно, уже сейчас, можно раскручивать и показывать миру, и к слову, не краснеть и не стесняться этой раскрутки и этого показа. Правда, таких у нас пока ещё единицы, и правда то, что единицы эти у нас отчего-то – ладно что не мифологизированы! – но всё сильнее отодвигаются куда-то на обочину и имена их власть имущими лишний раз «всуе» не произносятся.
Миф второй – мифу предыдущему прямо противоречащий: наше искусство широко известно во всём мире, а имена наших деятелей золотыми буквами вписаны в современную его летопись. Отсюда совершенно бездумное разбрасывание столь высокими словами, как «великий художник», «выдающийся поэт», «бессмертный ваятель», «гениальный композитор» (в последнем, признаюсь, и сам грешен) и т.п. Зачастую, в аудиториях, где знать не знают этих самых «великих, выдающихся, бессмертных и гениальных», и где потом, после знакомства с творчеством этих «великих, выдающихся…», ничего, кроме недоумения и чувства досады, не возникает. Интересно, что всем этим «великим и бессмертным» порой одного такого мифа мало, и они, «великие и бессмертные», любыми путями добиваются признания власти, министра, чиновника, партийного босса. Дабы миф сей был сдобрен официальной печатью и подписью. Вышестоящими органами, так сказать, санкционированный миф. Поистине, нет меры глупости людской! Человеку дозволено каждый день разговаривать с богом, а он, всё одно, мечтает о разговоре с начальством, олигархом, президентом. Впрочем, это, кажется, не совсем в сегодняшнюю тему.
Что уж говорить, если ныне, и не где-нибудь в дальнем зарубежье, но в соседней России, и не в какой-нибудь убогой глубинке, но в столичных художественных вузах, имена Кара Караева, Саттара или Вургуна звучат, если не как инопланетные, то, во всяком случае, очень условно и приблизительно. Понятно, здесь и развал Союза, и потеря межсоюзных связей, и повсеместное на постсоветском пространстве отсутствие национального взаимоуважения и взаимоинтереса, однако, учитывая все эти вопиющие нюансы, всё-таки не покидает сомнение, что, возможно, эти, бесспорно, выдающиеся в нашей истории имена, не дотягивают до той наивысочайшей планки, за которой только и начинается нивелирование всякого национального, государственного, объективного и субъективного, за которой только и возникает вневременное Пространство, имя которому Рафаэль, Моцарт, Байрон, Пикассо или Шёнберг. Мне уже доводилось неоднократно приводить толстовское понятие «бездны», которая, по Льву Николаевичу, отделяет художника крупного, талантливого, самобытного от гения. Так вот, это-то понятие толстовской «бездны» нам ещё только предстоит преодолеть. Хотя, благодаря жизни и творчеству наших патриархов, мы значительно к «бездне» Льва Николаевича приблизились. И перешагнем, и одолеем эту «бездну», если только не станем создавать и культивировать мифы локального предназначения. Чем больше в нашем искусстве будет мифов о собственной художественной исключительности, о нашей непризнанности или, напротив, нашей всезначимости и нашей бесценности, тем дальше мы будем удаляться от времени и пространства современного искусства.
Я сознательно заостряю и даже несколько утрирую проблему. И, безусловно, отдельных наших мастеров – не сказать во всём мире, но кое-где высоко ценят и чтят. И почитание это крайне далеко от мифологического, оно совершенно подлинное и искреннее. Имён их, однако, чтобы перечесть – пальцев одной руки хватит с лихвой. Речь о другом, о том, что мы из-за этих многочисленных мифов по количеству «гениев» и «необычайных талантов», при не самой большой территории и народонаселении, ударно опережаем большинство стран Европы, Америки, Азии и даже Африки. (Антарктида, возможно, лишь позади нас.)
Сложная, запутанная, в первую очередь, для нас самих запутанная, из-за этих «мифологий узкого потребления», сложилась ныне ситуация. Ситуация, когда с одной стороны требуется отчаянное мужество, чтобы устоять перед соблазном пошлой и сиюминутной мифологизации собственного творчества, с другой, иных, помимо мифологизированных возможностей для творческой карьеры не остаётся. И честно говоря, я пока не вижу выхода их этой мифоловушки, из этого мифологизированного бытия нашего искусства. Однако выход искать надо, время ещё терпит.
Впрочем, возможно, что я и не совсем прав – и выход есть. Есть, потому что мы сумели кое что сберечь и сохранить из нашего наследия, потому что есть ещё те, кому наследие это продолжать и развивать. По самому высокому немифологизированному счёту. Значит, нам же самим собственные мифы распутывать, значит, нам же самим из них выбираться.
Рауф Фархадов
Kultura.Az
